Он чётко знал, что после комсомольского собрания с перевыборами и чтением сводок будет дискотека, поэтому думал исключительно о дискотеке. Это как в сцене собрания из кинофильма «Афоня» - люди со скучными лицами ждут, что их, наконец-то, отпустят по домам, где по ТВ идёт очередная серия. Но Агитпроп жил в придуманном мире, где борьба с недостатками не прекращалась ни на мгновение. Более того, это вечное борение-горение приписывалась (а точнее - предписывалось) и всем прогрессивным деятелям прошлого. Художники, философы и даже математики прошлых веков отныне разделились на своих и чужих. Свои боролись с Николаем Палкиным, дружили с декабристами и вмести с ними же - будили Герцена. Чужие рисовали маркизу Помпадур - в кружевах, лентах и пудре, а потом писали донос на энциклопедистов. Свои предвидели революцию и говорили об этом либо напрямую, либо (что чаще) в зашифрованном виде - например, в виде красного банта на корсаже голландской обывательницы (а точнее - представительницы простого нидерландского народа в праздничном наряде). Свои - обличали, чужие - потакали. Свои - боролись или, на худой конец, испытывали горечь. Чужие - прославляли царские сапоги и рокайльно выписывали болонок герцогини N.
Принято считать, что советский человек учился читать между строк - мол, самый смак найти крамолу и антисоветчинку в пьесе Мольера или в киношке Рязанова. На самом деле, главной задачей было совсем не это - во всяком случае, для большинства. На мой взгляд, главным было - продраться через тернии высоких словес о Пушкине и дойти до самого Пушкина. Пролистав уныло-партийные, но очень уж звонкие вопли об идейно-патритическом значении Сурикова, посмотреть картины Сурикова. Чтобы напечатать рассказ Бестужева-Марлинского, журнал выдавал громоздкую (sic!) статью о связях писателя с движением декабристов. Мольер представал жертвой Людовика XIV. Шиллер - борцом за национальную самобытную культуру и, как водится, против офранцуживания немецкого народа (что характерно, в Третьем Рейхе Шиллера любили тоже именно за это). Евгения Онегина или Печорина с Чацким было принято считать врагами самодержавия или, во всяком случае, людьми недовольными. Причём, не каким-нибудь там брюзжащими «мажорами», которым надоел Didelot, а - идейными противниками системы.
Малые Голландцы допускались к советскому человеку, ибо рисовали они простых тружеников, их беды, радости и, разумеется, предметы труда. Испанские живописцы XVI-XVII веков тоже были в чести, несмотря на своё религиозное мракобесие, ибо на их полотнах изображалось Высокое Служение, да и никакой бессмысленной мазни они там себе не позволяли. Искусство должно служить идеям, в конце-то концов. Пусть лучше религиозным, чем никаким, как у Франсуа Буше. О последнем писали, что этот неплохой колорист и талантливый рисовальщик всю свою творческую жизнь посвятил воспеванию придворного разрата, имевшего место во второй трети XVIII столетия. Писатель, художник, танцор - да, кто угодно, не просто писали или, наример, выделывали па-де-ша своими мускулистыми конечностями, они, прежде всего, болели душой за Отечество и, будучи в тенетах самодержавия, пытались хотя бы своим искусством приблизить Октябрь 1917 года. Весьма показательна история с актриской Варварой Асенковой, игравшую в водевилях и прочих легковесных постановках. Николай I, разумеется, её имел во все места и даже подарил ей бриллиантовые серьги (за высокую идейность и перевыполнение плана, скорее всего). Советская традиция надела на эту субретку мученический венец, сделав её типической жертвой эпохи. Даже фильм про неё сняли - «Зелёная карета». Вместе с тем, эта система имела свои плюсы - была возможность протаскивать в печать или даже в кинематограф многие темы.
Прополоскал декабристами мозг цензору - шуруй про дворянский быт первой половины XIX века. Обличил купеческую наживу - рассказывай о купеческих же традициях чаепития. Пожалел актёрок николаевской эпохи - можешь рассказать, куда и по каким дням их обижал Николай I (но чтоб без порнографии!). Вместе с тем, наличие идейных ценностей вовсе не спасало художника от всевидящего ока цензуры и Агитпропа. Так, Фернана Леже, члена компартии Франции, любили в СССР гораздо меньше, чем иных безыдейных, но рисующих то, что надо и как надо. Потому что безыдейного можно назвать «мятущимся» или «временно попавшим в тенета буржуазии», а вот с манерой Фернана Леже - тут гораздо сложнее. Иной раз бывало и так, что художник долгое время считался неправильным, а потом - бац! и он снова - правильный. Тому пример - Сергей Есенин. В 1930-е - 1950-е он считался, прямо скажем, не весьма желательным. А в 1960-е о нём стали писать прочувствованные статьи с красивыми словами. Потом - включили в школьную программу. До этого он был упадническим поэтом, потом - певцом русской деревни. Но никогда - самим собой. Потому что даже прачки на картине «Прачки» не могут быть самоцелью. А простой советский человек шёл смотреть картины и ему было наплевать, почему Архипов нарисовал всё-таки прачек, а не жену камергера Голицына...
Journal information