…Вообще, советская культурная традиция интересна ещё и тем, что в её рамках постоянно создавались новые смыслы и новые прочтения. Так, романтизм лорда Байрона и даже гораздо более понятного нам Пушкина – это, прежде всего, персональный бунт завзятого индивидуалиста, это противопоставление себя – толпе, себя – миру, а в самых тяжёлых клинических случаях, себя - Богу. Как там писал Александр Сергеевич о своём английском коллеге? «Лорд Байрон прихотью удачной/ Облек в унылый романтизм/И безнадежный эгоизм». Типовой романтический герой начала XIX века – это закутанный в чёрный плащ, угрюмый красавец. Горящий взор, одиночество и отрешённость, тайна, мистика. Он истово любит придуманных им же стихотворных красавиц, а реальных – из плоти и крови - мрачно очаровывает, но презирает. Поэтому Ленский не романтик - он выбрал румяную Ольгу, а настоящий байронический тип «...выбрал бы другую, когда б я был, как ты, поэт». Его время – ночь, когда можно писать запутанно-красивые вирши о призраке испанской донны с непременным бледным профилем. Советский же романтик был радостен, оптимистичен, общителен и начисто лишён эгоизма. Его время – это трудовое утро, когда он весело спешит преобразовывать мир. Как там, у братьев Стругацких? «А чем вы занимаетесь?» — спросил я. «Как и вся наука, — сказал горбоносый. — Счастьем человеческим».
Если одинокий романтик 1820-х красиво противопоставлял себя обществу жующих филистеров, то, например, в советских 1960-х всё было с точностью до наоборот. Спаянный коллектив романтиков боролся против раскормленного и гнусного мещанина одиночки. Или же – против скучного рационалиста, не верящего в Мечту и в великие возможности человеческого разума. «Романтика! - громко и презрительно сказал Пур Хисс и тут же съёжился, заметив неодобрение зрителей». Их много, Пур Хисс один. Для пущего понимания посмотрите на картину знаменитого немецкого романтика Каспара Давида Фридриха – «Странник над морем тумана». Одинокий путник в горах смотрит в неясную даль. Мало того, он будто бы нарочно отвернулся от зрителей – ему не нужны их глаза, он заранее освобождён от их «бессмысленного» мнения о себе - прекрасном. Теперь вспоминаем советские плакаты и фотографии, посвящённые всё тем же горам и всё тем же путникам… «Что у вас, ребята, в рюкзаках?/ Знаю, что не очень вы богаты. / По земле и круглой, и покатой / Вы идете в грубых башмаках». Классический романтик – сугубый интроверт, советский же, напротив, ярко экстравертен.
Более того, советский агитпроп точно знал, почему те, давние романтики были угрюмыми, разочарованными одиночками. Ответ прост донельзя – их, этих прекрасных, но «лишних» людей было пугающе мало. Отсюда – индивидуальный протест. А сейчас нас – много. Показателен и пример, связанный с восприятием эталонной классически-романтической героини – Ассоль, придуманной, правда, уже советским автором. Напомню, что девушка-мечтательница живёт в окружении равнодушных подонков, которые принимают её за сущую дурочку. Но она свято верит в чудо: «Он посадит тебя в лодку, привезёт на корабль, и ты уедешь навсегда в блистательную страну, где всходит солнце и где звёзды спустятся с неба, чтобы поздравить тебя с приездом». Алые паруса сделались символом победы над пошлостью, квинтэссенцией романтики, ибо тут есть всё – море, ветер, тоненькая девушка, потомственный дворянин, отказавшийся от богатства в пользу вселенской справедливости и красоты мира. Дворянин может отказаться от жратвы и поехать «...за туманом и за запахом тайги», а буржуа - нет. Поэтому советский агитпроп любил дворянские образы и презирал мещан и заводчиков.
Романтик, мечтающий прокладывать дорогу в тайге или строить какой-нибудь Дальногорск, противопоставлялся мещанину, цеплявшемуся за столичную прописку. Линии электропередач – это не только важно для народного хозяйства, но и – романтично, красиво, достойно песни. Поэт Николай Добронравов создаёт стихи, которые потом будут положены на музыку Александрой Пахмутовой:
«…А в тайге горизонты синие,
ЛЭП-500 – не простая линия…
Но пускай тот, кто не был в ЛЭПии,
Завидует нам!»
Таким образом, труднопроходимые районы превращаются в сказочную страну ЛЭПию, куда непременно следует устремляться. В другой своей песне Пахмутова и Добронравов воспевают «палаточный Братск», который, увы, уже построен. Почему – увы? Разве это не повод для радости или же для очередной гордой «галочки» в «громадье наших планов»? И да, и – нет. Ибо «…кто мне придумает новый Тайшет, / Кто другую найдёт Ангару?»
Сложности быта и тяготы погодных условий обретают романтический флёр. Вместо ледяной воды и жестокого ветра – очарование преображаемой природы и счастье преодоления. Советская романтика «обслуживала» не чувства, а – действия, относясь, скорее, не к любви и не к переживаниям, а к созидательной активности человека. Любовный «недуг» – этот краеугольный камень классического романтизма – оказывался неким сопутствующим процессом. Следовательно, даже самая возвышенная любовь не могла быть самоцелью. В кинофильме «Карьера Димы Горина» юноша бросает выгодное, тёпленькое местечко и остаётся в Сибири. Делает он это ради эталонной девушки, которую, напомню, сам себе выдумал, но вдруг …увидел во плоти. Сюжет, в принципе, типичен для романтического повествования. Но в «классической» версии дева-идеал оказалась бы прекрасной принцессой, лишённой трона. Или, скажем, сбежавшей из монастыря сеньорой. Или – пастушкой, живущей в дивной стране, где - море, горы и кипарисы. Но в советском варианте девушка-грёза оказывается работницей ЛЭП «Сибирь-Урал» (мы уже слышали, что ЛЭПия – это сказочная страна!). Разумеется, Дима отказывается от карьеры – само это слово отдаёт тухлым мещанством и - остаётся в той самой волшебной ЛЭПии. Любовь на фоне ЛЭП-а или ЛЭП на фоне любви?
…Было бы нелишним вспомнить такую важную часть советской культурной программы, как романтизация прошлого. С одной стороны, был распространён постулат о «тёмных веках царизма» и вообще – о полной беспросветности жизни трудящихся масс. С другой стороны, производилась тщательная эстетизация и романтизация Отечественной войны 1812 года, декабристского движения, пушкинской эпохи. Недаром герой романтического кино-полотна под названием «Высота» (само название каково!) поёт романсы на стихи Дениса Давыдова и с удовольствием объясняет, что это был герой войны, друг Пушкина. Более того, и сама история СССР постепенно оборачивалась красивым преданием – так, стараниями художников, бардов и режиссёров Гражданская война превратилась в некое легендарное, почти мифологическое действо. И «комиссары в пыльных шлемах» представлялись прямыми духовными наследниками кавалергардов, чей «век недолог»… Это было очень красиво и эстетично - советскую романтику нельзя вернуть, да и незачем. Надо помнить. Это история.
Journal information